Всесильная политическая партия, единственная в стране, подменившая собой целое государство и выступавшая от его лица, ожесточенно боролась с наиболее талантливыми, творческими деятелями культуры, науки, не сумевшими или не захотевшими растворить свою индивидуальность в «общепартийном», «общепролетарском», общегосударственном деле. По мере того как крепли мощь тоталитарного государства и всесилие руководящей им партии, она стремилась безраздельно подчинить одной коммунистической идеологии науку, философию, архитектуру, кино, театр, живопись, музыку, наконец, свободное писательское слово.
История советских диссидентов — важная часть общей истории сопротивления государственному произволу, насилию и лжи, которое, в самых различных формах, не прекращалось даже в самые страшные годы господства тоталитарной системы.
Машине государственного террора так и не удалось до конца искоренить инакомыслие — не только политическое, но и культурное, религиозное, социальное, гуманитарное. Религиозные течения и целые конфессии отказывались подчиняться коммунистическому диктату и уходили в подполье. Люди продолжали сочинять стихи и прозу, философские и научные трактаты, не соответствующие требованиям государственной цензуры; другие люди переписывали запретные тексты от руки, а позднее — на пишущей машинке.
Понятно, что режим, претендующий на гордое звание тоталитарного (то есть страна строящая коммунизм в понимании того времени), не мог позволить себе мириться с независимой гражданской активностью. Вероятно, партийные верхи и руководители КГБ искренне считали такую активность “политическим преступлением” и пытались пресечь ее с помощью соответствующих статей Уголовного кодекса. Обнаружилось, однако, что и эти статьи, замечательно приспособленные для борьбы с революционерами-подпольщиками, в применении к диссидентам попросту не срабатывают. То есть: конечно, нет никаких затруднений в том, чтобы, располагая отлаженным механизмом тайной полиции и полным контролем над судебными органами, посадить человека в лагерь на много лет за самиздатский поэтический альманах, или за несанкционированный интерес к отечественной истории, или за принадлежность к определенной религиозной общине, или за желание эмигрировать. Но вот объяснить на языке права, почему это является преступлением, оказалось невозможным. Более того: политические преследования реанимировали в общественном сознании и придали актуальное звучание тем положениям советской Конституции, которые, как подразумевалось по умолчанию, никем и никогда не должны были приниматься всерьез. К несчастью для режима, среди этих положений оказались и свобода мысли и слова, и свобода совести, и свобода шествий и митингов и даже свобода ассоциаций. Как только это было осознано мыслящей частью общества, значительная доля диссидентской активности сосредоточилась на организации общественного протеста против политических преследований. Вскоре этот протест превратился в небольшое по численности участников, но весьма энергичное общественное движение, которое стали именовать правозащитным.
Мало кто из правозащитников предполагал, что протесты и в самом деле могут защитить кого-то от гонений. Однако сам факт предания этих гонений гласности оказался психологически значимым и для преследуемых, и для преследователей. Репрессии, которым подвергались диссиденты, ставили отныне в положение «правонарушителей» не их, а власть, которая в своих репрессивных реакциях никак не умела (хотя и пыталась) уложиться в собственные законы. Первоначально адресатами правозащитных петиций были официальные советские органы, позднее возник жанр “открытых писем”, еще позднее — заявления в международные организации. Но куда бы ни были адресованы протесты правозащитников, они, в первую очередь, информировали о политических гонениях общественное мнение в СССР (через Самиздат и передачи западных радиостанций) и за рубежом (через тамошние масс-медиа). В конце 1960-х гг. правозащитники организовали собственные информационные бюллетени, создали собственные независимые ассоциации.
Правозащитная активность консолидировала отдельные проявления диссидентства, превратила его в единую, или, во всяком случае, связную среду. Правозащитное движение стало ядром советского диссидента и одновременно — его информационной базой.
Под влиянием правозащитников менялось и отношение к праву у диссидентов, а также у сочувствующих им социальных групп: из инструмента защиты от преследований оно становилось самостоятельной ценностью, столь же важной, как личная независимость и гражданская ответственность. Помимо прочего, эта система ценностей была хороша тем, что в ней сравнительно мирно могли сосуществовать приверженцы самых разных политических доктрин (от анархистов до монархистов, включая сторонников либеральной демократии западного образца, коммунистов-ортодоксов, националистов-почвенников и изрядное количество граждан, абсолютно индифферентных к политике как таковой), националистов и интернационалистов, представителей различных религиозных конфессий, людей самых разнообразных интересов — культурных, общественных, научных и пр. В СССР начала складываться первая, еще грубая и несовершенная, модель гражданского общества. А Самиздат (с конца 1960-х гг. это слово начали писать с заглавной буквы) выполнял в этой модели роль свободной прессы.
Преобразования в области культуры и быта
Реформы Петра I в социально-экономической и политической сферах не могли не повлечь за собой преобразования в области культуры и быта. Их особенности: широкое вмешательство государственной власти в духовно-культурную сферу, а также европеизация российских порядков.
Делается акцент на создание светской школы, и проблемы образования стан ...
Первые попытки разоружения
Идея разоружения во имя мира неоднократно возникала в истории человечества. Как одно из направлений государственной политики разоружение известно с 19 в. В 20 в., вследствие бурного развития военной техники, его роль многократно возросла. После двух разрушительных мировых войн разоружение стало важнейшим аспектом дипломатической деятель ...
Предложение Хрущева
20 мая 1962 года Никита Хрущев, сразу после возвращения из Болгарии, провел беседу с министром иностранных дел Андреем Громыко, Анатасом Микояном и министром обороны Родионом Малиновским, в ходе которой изложил им свою идею: в ответ на постоянные запросы Фиделя Кастро об увеличении советского военного присутствия на Кубе разместить на о ...